Эквивалентность и релевантность, эпистемологические ориентиры перевода, – парадоксальным образом суть категории взаимоисключающие. Для того, чтобы избежать противоречия между ними, следует рассматривать перевод как межкультурный механизм или методологическую стратегию.

Достижение этих целей сводится к разработке и определению нормы перевода. Вопрос о том, существует ли сегодня рациональное понятие «переводческой нормы», стал центральной темой для обсуждения на «Круглом столе» Кафедры общей теории словесности филологического факультета МГУ 12 ноября 2018 года. Дискуссию вели переводчик Александра Борисенко, главный редактор издательства Phantom Press Игорь Алюков, переводчик Ольга Варшавер, редактор Екатерина Владимирская и литературный критик Галина Юзефович.

По итогам встречи участники сошлись во мнении: качественный перевод сочетает в себе следование норме и рекомендациям и, с другой стороны, намеренное отклонение от них. Результаты переводческого творчества должны соответствовать как общепринятым взглядам, так и первоначальным целям конкретного переводчика. Между тем, прийти к соглашению относительно того, кто устанавливает норму: переводчик, круг специалистов, а, может быть, читатель, — не удалось.

Осознание проблемы «нормы», сдерживающее свободу переводчика, уходит корнями в глубокую древность. Несмотря на относительность этого понятия, окончательно оформившегося в XIX веке, языковые аналогии и аномалии интересовали еще античных языковедов. Попытки «выправить» язык (существовало разделение на «правильность» и «неправильность») отмечены также в древнеиндийской культуре.

Издавна воспринимаемая как объективная реальность, языковая норма приобрела особую актуальность в период становления национальных языков, тем самым поспособствовав возникновению различествующих между собой языковых коллективов, их индивидуальных черт. Критерием нормативности выступали тогда оценочные формулировки: «так не говорят», «не принято», — транслирующие корректность произношения, отбора и употребления лексики или грамматических конструкций. Такое бытовое понимание нормы, признают эксперты, главенствует и в контексте современного гуманитарного дискурса.

Тем не менее, говорить о недостатках формулировки «норма» (ввиду ее субъективного характера) не приходится: ведь для массового читателя, не способного оценить всестороннюю близость перевода оригиналу, его (перевода) прагматическая задача — репрезентация и передача общего смысла — зачастую является более значимой, чем соблюдение абстрактных правил. Читательское мнение и требования, безусловно, учитываются переводчиком; впрочем, «голос народа» в большинстве случаев заглушается компетентностью педантичных переводчиков, редакторов и критиков.

Норма же, как заключают участники конференции, слагается из трех элементов: из читательского ожидания (в меньшей степени), из перманентно устанавливаемой конвенции квалифицированных специалистов и, наконец, из подвижного языкового аппарата, гармонично сочетающего в себе автономность, самобытность и неоднородность.